Читать интересную книгу "В джунглях Москвы. Роман - Пётр Фёдорович Алёшкин"

решил усугубить дело. Ну-ну, только лишний срок прибавится…

– Кому угрожать?

– Не играй дурочку, Егоркин!.. Ты же не блатняк какой-нибудь! Был вчера у Сергиевского Анатолия Львовича?

– А кто это? В первый раз слышу…

– Ну-ну! Может, ты челюсть никому не сворачивал и руку не ломал?

– Это того… где… Анатолием зовут?

– Да, да… Это тот, в чьей квартире ты дебош устроил. Был у него вчера?

– Был… Взял книгу обхода. Он мне ее в щель, в дверь сунул…

– И ты ему ни слова не сказал?

– Я хотел… спросить, зачем они лгут? Ведь не так дело было…

– А дальше?

– Он закрыл дверь, слушать не стал.

– И дальше?

– Все… Я ушел… Пошли домой. Галя меня на улице ждала.

– Он закрыл дверь, ты спокойно повернулся и ушел?

– Не спокойно, конечно… но ушел…

– А вот Сергиевский заявление написал, – следователь открыл дело, – что, когда он отдал тебе книгу обхода и закрыл дверь, ты стал ломиться, кричать, что свернешь ему шею, как только он появится на улице, что если он и его приятели не заберут заявления и не расскажут, как, по-твоему, дело было, то есть ты их заставлял самих себя оболгать, если они этого не сделают, то все они будут калеками… Одного ты калекой уже сделал, неизвестно, как рука срастется… И ломился ты в дверь минут пять, чуть с петель не сорвал…

– Не было этого! – вскочил Егоркин со стула.

– Сиди, сиди! – повысил голос Деркач. – Я с вами рядом не был. Ко мне поступило заявление от потерпевшего. Лгать на тебя у него нет причин. Он тебя не видел раньше и не слышал о твоем существовании, пока ты к нему в квартиру не ворвался. Ревнивец! Отелло из тамбовской деревни!.. Я в чужие квартиры не врываюсь, на меня и не поступают заявления… Чтобы ты не совершил более тяжкого преступления, мы вынуждены изолировать тебя до суда. Вот ордер на твой арест! Познакомься!

Егоркин взял листок, но не видел в нем ничего.

– Я не грозил ему, – тихо прошептал он. – Не грозил…

– Ты ничего нового не хочешь сообщить следствию? Не надумал дать правдивые показания? Не почувствовал еще раскаяния?

– Мне раскаиваться не в чем… – Иван говорил тихо. – Я вас не понимаю. – Он выделил слово «вас».

– Моя задача – установить истину!

Иван покачал головой. В глазах у него была тоска. Он не знал, как доказать следователю, что истина не в той стороне, где он ее ищет.

– Ты хочешь сказать, что тебе нечего сказать?

– Да, – кивнул Егоркин. Сидел он сгорбившись, глядел в пол.

– Ну что, мне все ясно. Вопросы к тебе исчерпаны, возникнут – вызову… Ты, в свою очередь, если захочешь что-нибудь новенькое следствию сообщить, я готов выслушать. Только торопись, я буду оформлять дело в суд… А пока мы тебя отправим в сизо…

– Это куда? В тюрьму? – поднял голову и хрипло спросил Егоркин.

– Это народ так называет, а по-нашему – в следственный изолятор, в сизо, – улыбался дружелюбно Владимир Александрович. – Я бы не хотел там оказаться, сброд всякий. Не грозил бы Сергиевскому, ждал бы суда на свободе.

– Я не грозил!

– Ладно, ладно, поздно теперь…

Следователь вызвал милиционера.

2

Везли Егоркина в следственный изолятор в милицейском фургоне с зарешеченными окнами. Иван сидел на жесткой скамье, смотрел сквозь железные прутья в окно на серые, понурые стены домов – было пасмурно, – на людей, идущих по тротуару. Некоторые, увидев милицейский фургон, провожали его глазами. Видел и Егоркин раньше такие фургоны, думал, что в них только преступников возят. А теперь он преступник! Неужели он преступник? А может быть, он и есть преступник. Ведь сломал руку человеку, челюсть выбил. А что было делать? Отдать жену на поругание? Получить табуреткой по голове? Или нож в бок? Преступил ли он допустимые пределы самообороны? Если преступил, значит, преступник… Как теперь там Галя одна? Надо сказать ей, пусть немедленно к родителям переходит. Квартиру вот-вот должны дать. Теперь не дадут, он преступник. Галя жена преступника. А экзамены в институте. Все, теперь исключат из института, придет бумага из милиции, и исключат. Как доказать, как добиться правды?

Машина остановилась, милиционер поднялся, произнес строго:

– Приехали.

Иван взял свои вещи и спрыгнул на асфальт.

Оформляли недолго. Потом повели по коридорам, по гулким железным ступеням на второй этаж. Иван шел и лихорадочно думал, как вести себя в камере, как поставить, чтоб не унижали? Как обойтись без конфликтов? Он вспомнил, как кто-то, кажется, Маркин, расcказывал, как один парень попал в камеру и чтоб его приняли за своего, как только оказался в ней, сразу кинулся к окну, вскочил на подоконник, стал трясти решетку, орать: гады, менты проклятые, за что упаковали! После этого его уважать стали, но прозвали орангутангом. Иван вспомнил блатные слова, которые слышал до этого, но всплывали в памяти только известные каждому школьнику словечки из кинофильма «Джентльмены удачи»: «пасть порву» да «редиска». Остановились возле железной двери, звякнули, громыхнули запоры, и Егоркин оказался в большой камере, вдоль стен которой стояли двухъярусные нары, а посреди три стола. Обитатели камеры – а их, как показалось Егоркину, было не менее двадцати человек – отставили свои дела, разговоры и с любопытством смотрели на него.

– Здравствуйте, – брякнул Иван.

– Привет…

– С прибытием, – отозвались не все.

Указали свободное место на нарах на втором ярусе. Внизу, ссутулившись, сидел мужчина с маленьким, сморщенным и серым лицом от длинной и редкой щетины. Иван остановился возле своих нар, но не знал, что делать дальше. Хотелось сесть. Будь его постель внизу, он сел бы на нее, а на чужую, где сидел хозяин, неизвестно, можно ли садиться. И он стоял.

– Как там? – спросил у него сидевший человек со сморщенным лицом.

– Где? – растерялся Егоркин.

– На улице?

– Весна…

– Сирень цветет?

– Зацветает…

– В первый раз?

Иван кивнул.

– Привыкнешь… Зовут как?

– Иваном.

– Меня Степаном… Хочешь, зови дядей Степой.

Егоркин глянул на него и улыбнулся. Мужчина догадался и тоже обнажил редкие желтые зубы.

– Да, ошиблись… Дядя Степа – ты.

– Эй, петух, двигай сюда! – услышали они громкий голос.

Звали от дальнего стола. Там три парня окружили сытого седого мужчину, смотрели в сторону Егоркина. Седой сидел, облокотившись о стол. Парни стояли рядом. Глаза дяди Степы сразу забегали. Он сделал попытку отодвинуться от Ивана, но остался стоять на месте и прошептал, не глядя на Егоркина.

– Тебя!

Иван сам понял, что зовут его.

– А что здесь значит – петух? – спросил Иван тихо.

– Гомик… Тот седой, кучерявый, Барсук, заправляет здесь. Мальчиков любит… Одного испортил… Ох, не завидую я тебе, парень!.. Иди, не гневи!

Но Егоркин остался на месте, будто не слышал. Камера притихла, разговоры умолкли. Иван догадался, что сейчас решится, какое место он займет среди этих людей. От его поступка в эти минуты будет зависеть отношение к нему. Все ждут его унижения. Одни с сочувствием, но помочь не посмеют. Другие ждут зрелища, рады от своей подлой натуры. Он понял, что нужно быть предельно жестоким. Иного языка не поймут. Слышно было, как Барсук негромко сказал:

– Веник, я не понял?

Один из парней – это был Веня, тот самый, с которым Роман играл в архитектора и геодезиста – быстро двинулся к Ивану.

– Петухан Петуховский, глуховат? Ухо прочистить надо… Не слышишь, зовут?..

– Кому нужен я, придет…

– Что-что? – Веня повернулся к нему боком и подставил ладонь к своему уху.

Иван схватил его за ухо, подтянул к себе и повторил прямо в ухо:

– Если я нужен, пусть придет!

И оттолкнул. Веня еле на ногах удержался. Дядя Степа отскочил от них в дальний угол нар. Оба парня, стоявшие возле Барсука, бросились к Егоркину. Он шагнул от нар навстречу, поднял руку спокойно:

– Ребята, не советую! Калеками будете!

Парни приостановились, стали с двух сторон заходить. Обитатели камеры, те, что были вблизи, поспешно отдалились. Иван сообразил, как нужно ударить, чтобы ошеломить всех и не так сильно повредить человека. Он сжался, как пружина, взлетел вверх и ногой ударил